— Ну как тебе?
Я пожал плечами:
— Так себе…
Тут прозвенел звонок. Миша сунул фотографии в карман, мы побежали на урок, и я тут же забыл об этих картинках.
Дня через три моей маме позвонила наша классная руководительница и сказала, что в классе произошло «чепе» и что маме нужно в ближайший четверг придти на внеочередное родительское собрание.
Мама не на шутку встревожилась. Повесив трубку, она тут же позвала меня. Я в этот момент сидел на кухне и слушал радио.
— Андрюша! Иди-ка сюда!
Я поднялся и зашел в комнату.
— Что там у вас в школе произошло?
«Тебе не все равно?» — подумал я. К четвертому году школа так мне надоела, что я старался не думать о ней хотя бы дома. Но ничего не получалось. Едва я переступал порог нашей квартиры, меня тут же с пристрастием допрашивали о том, «что было в школе». Я обычно отмалчивался или старался отвечать односложно.
— Тебе не все равно? — спросил я маму.
— Не смей дерзить! — крикнула мама. — Вот папа вернется…
Такой поворот дел меня никак не устраивал, поэтому я решил пойти на мелкие уступки и всем видом выразил готовность отвечать.
— Я спрашиваю, что случилось в школе? — повторила она сухо.
Я понятия не имел, что ей нужно:
— Не знаю…
— Вы опять нахулиганили?
— Нет…
— Тогда что случилось? Почему мне звонит Клавдия Васильевна?
— Не знаю…
— Ладно, — сказала мама. — В четверг все сама выясню.
Наступил четверг.
Я вернулся из школы, пообедал и сделал уроки. Потом я планировал посмотреть мультики по телевизору, но папа усадил меня играть с ним в шахматы. Эту игру я ненавидел.
Скоро раздался звонок в дверь. Я открыл. Вошла мама с тяжелыми сумками.
— В магазин заскочила, — сказала она и, снимая сапоги, добавила: — Была я на этом родительском собрании… Скажи-ка, Миша Старостин тебе ничего не показывал?
— Нет…
— Фотографии какие-нибудь?
— Что за фотографии? — вмешался папа.
И тут я вспомнил:
— Вообще-то показывал. Ерунда это…
Воцарилось молчание. Я понял, что мама ждет от меня еще каких-нибудь слов.
— О чем вообще речь? — снова вмешался папа.
— Представляешь, Леня, — мама вдруг заговорила очень торопливо и сбивчиво. — Представляешь… Старостин, хулиган этот, принес в школу, — тут она понизила голос, — порнографию. Настоящую. Принес и стал показывать ребятам. Дети дома рассказали родителям, и те сразу побежали в школу к Клавдии Васильевне жаловаться. Мама Бори Анисимова заявила, что ее Боря пришел из школы и заявил, будто Миша показал ему «мужские» и «женские» фотографии. То же самое Саша Гурьев и Антон Скачков. И другие… Все мамы встают и возмущаются. Просят принять меры. Меня спрашивают: «Верочка! Вам Андрюша что-нибудь рассказывал?» А я сижу, как дура, и ничего понять не могу. Начинаю что-то мямлить. Говорю, что первый раз слышу… А мне мама Оли Семичастных заявляет: «Старостин всем показывал эти карточки. И Андрею тоже. Они ведь друзья… Этот Старостин и ваш…»
Пока она говорила, отец смотрел на меня с интересом и даже, как мне показалось, с некоторым уважением. Потом он остановил маму:
— Ладно, Верочка, не заводись! Ну и гусь у нас вырос. Болтун болтуном. А когда надо, клещами из него ничего не вытянешь. Давай садись, в шахматы доиграем.
— Подожди ты со своими шахматами, — не сдавалась мама. — Тут серьезное дело… Пойдем на кухню.
Они заперлись на кухне и долго о чем-то спорили. Я включил телевизор и стал смотреть мультики.
На следующей неделе в классе состоялось заседание совета отряда, на котором открытым голосованием Старостина исключили из пионеров. Я был единственный, кто воздержался. Накануне я подговорил Мишу придти на собрание без галстука.
— Это ты здорово придумал, — ухмыльнулся Старостин. — Скажут: «Снимай галстук». А галстука и нет! Пионерчики-то наши от злости обдрищутся.
Этого слова я раньше не слышал, но оно мне очень понравилось. Я его запомнил, а потом стал часто повторять. И недавно научил этому слову и его разным формам нежного и утонченного Дениса Соловьева.
— Паша! Сдристни отсюда! — приказал как-то Соловьев своему коту Павлику, который внезапно вскочил на обеденный стол.
Мы сидели на кухне и пили кофе: Соловьев, художница Зоя Черкасская и я.
— Андрюша! — с деланной строгостью сказала мне Зоя (Зоя вообще многое мне прощает). — Зачем ты научил Денисика этому слову? Он теперь все время им Павлика обзывает.
— Зоинька! — оправдывался Соловьев. — Я же не виноват, что Павлик вежливых слов не понимает.
— Павлик! — позвала Зоя. — Иди ко мне, мой маленький. Не любят тебя!
Павлик, которого Соловьев уже столкнул на пол, подошел к Зое и стал тереться об ее ноги.
Как видите, Мишины уроки пригодились не только мне. А тогда, двадцать пять лет назад, он, по моему совету, пришел на собрание без пионерского галстука. И когда Оля Семичастных торжественно сказала: «Сдай галстук», — выяснилось, что сдавать нечего.
— Тогда пусть Старостин значок сдаст! — нашлась Оля. Пионерский значок Миша и в самом деле забыл отцепить.
— Отдай нам его! — велела Оля.
— Не ты его покупала, шкура! — вдруг обозлился Старостин.
— Старостин! — вмешалась учительница. — Делай, как говорят!
Миша заколебался, а потом сказал:
— Ладно… Но я его отдам Аствацатурову. Пусть у него хранится, пока меня не примут обратно.
Обратно Мишу уже не приняли. Кстати, моей преданности ему, проявленной на пионерском собрании, хватило ненадолго. В глубине души я не мог простить Мише, что самым сокровенным он поделился со всеми. Он должен был показать эти фотографии только мне. Расхвастался перед всеми, думал я злорадно, так тебе и надо.